Лесь2. Глазами Лесь.
Я была обижена на весь мир. Я была так увлечена своей эмоцией, что очень быстро и незаметно для себя опустилась через водоворот обиды на самое дно, где ты обижен назло всему миру. Где ты портишь свою жизнь назло окружающим, чтоб они почувствовали себя виноватыми. Вот я умру, а вы будете жить с этим чувством вины.
И я умерла. Вернее, попыталась, конечно, но всё же умерла. А когда воскресла, обнаружила, что с виной живут Макс и Лидия.
Именно поэтому я позволила себя увезти в Штаты. Именно поэтому я покорно согласилась на лекарственную терапию, на все условия, которые они мне выдвинули. Я чувствовала вину за то, что вину чувствуют они, те самые, кто уж точно не виноват. Я покорно собрала вещи, покорно переехала, покорно пила таблетки по расписанию, покорно писала книгу.
Я виновато не показывалась на глаза, виновато бодрствовала по ночам, виновато приходила к Максу или Лидии, когда они спали.
Я очень скучала по совместным вечерам, по общим разговорам, по тройному смеху, но чувство вины, которым я планировала наградить вообще-то весь мир, прочно захватило весь мой организм и не давало лишний раз появиться на свет.
Не могу сказать, что это был очередной тёмный период. Как-то раз я стояла и курила возле мусорного бака у нашего дома. Тут какие-то сложные законы были насчет курения, да и я не знала, можно ли делать это в доме, поэтому стыдливо выходила на рассвете перед сном. Мимо проезжал хозяин нашего дома. Он остановился, вышел из машины и направился ко мне. Ещё недавно я бы даже не заметила его появления, но терапия давала свои плоды: я забеспокоилась и нервно прикурила следующую сигарету от первой. Погибать, так с музыкой!
Но разговор был вполне милым. Хозяин представился и поинтересовался, всё ли устраивает в доме, может, нужно привезти кровать. Я ответила, что Макс привёз мне матрас, на котором мне вполне нравится спать, и так завязалось наше общение.
Я постепенно перестала принимать таблетки, постепенно стала близка с Тони и постепенно пришла к тому, что виновата во всём здесь я. Внезапная задержка месячных неплохо так отрезвляет, знаете ли.
И вот как-то всё постепенно встало на свои места. Тони отнесся к новости о беременности сдержанно, но положительно — и это то, что было нужно мне. Я боялась щенячьего восторга или просьбы съехать из этого городка к чертям собачьим, но он спросил, может ли рассчитывать на непосредственное участие в жизни меня и нашего ребенка. По крутости произошедшего это было, как предложение от Бога наконец обрести смысл жизни.
Я чувствовала себя в центре теплой и полноводной реки, что несла меня навстречу счастливому будущему. Мне нравилось лежать на поверхности, наконец-то расслабившись, не боясь подводных камней, торчащей арматуры и хищных рыб.
Я плыла по течению, греясь ласковыми лучами солнца. В какой-то момент я решила, что этой негой нужно поделиться с Лидией и Максом. Мне не пришлось набирать воздуха в грудь или решимости в сознание, я скользнула бесшумной золотой рыбкой по лестнице на первый этаж, спустившись практически следом за Лидией, которая всего тремя словами вспенила мою реку катарактами и швырнула Анхелем вниз. И вот я уже бесконечно падаю, разрываясь на капельки, превращаясь в туман.
Я забрала машину и, отъехав подальше от дома, остановилась. Я выла, наверно, минут пятнадцать, иногда сливаясь в унисон с работающим двигателем. Никогда ещё мне так сильно не хотелось закурить и раствориться сигаретным дымом. Но туман, на который я распадалась от ужасной вести, был всего лишь прикрытием мощной падающей струи воды, что никуда не делась и продолжала литься бесконечностью.
Самым тяжёлым было видеть отца Тони. Немолодой, но крепкий мужчина будто бы обмяк и потух. Он сидел на веранде в удобном кресле, накрытый пледом. Можно было бы сказать, что он отдыхает, если бы весь вид не портил белый штатив капельницы. В какой-то момент я передумала и хотела уже развернуться и поехать домой, но под моей ногой предательски скрипнула ступенька. Мистер Торрес открыл глаза и молча кивнул на соседнее кресло.
Мы долго говорили. В основном, говорил он и говорил о том, что дальше следует делать мне. Что я должна быть сильной и спокойной, что должна обезопасить себя и его внука. Он держал меня за руку, как будто это была лишь моя утрата. Рассказывал про свою жену, что умерла несколько лет назад от раковой опухоли, про детство Тони и Лу, младшей сестры Тони. Рассказывал про внука Мартина, и в его глазах то и дело вспыхивали огоньки жизни.
Квагга с картины Лидии сидела передо мной в кресле, накрытая пледом, пила чай, который заботливо приносила Лу, и рассказывала о первых шагах жеребят, о рассвете в прерии, о безжалостном круговороте жизни.
Мне ещё никогда не было так спокойно и жутко.
24.09.2019